05.11.2014
Дальше на моем пути Лёничка. У него перелом левой голени, и нога запечатана в прочный гипсовый сапог как бы с продранным носком, откуда жалобно выглядывают голубоватые пальцы. Лёничка совсем мальчик, даже непонятно, как он попал в авиацию; но он летчик, лейтенант. Несмотря на это по вечерам Лёничка плачет и зовет маму. — Ой, мамочка,— шепчет он,— ой, не могу, нога...
Я сажусь к нему на койку и, не зная, чем помочь, глажу холодный гипсовый сапог.
— Пятка...— шепчет Лёничка,— пятка онемела, ползает там что-то...
«Очень просто,— думаю я.— Наверное, крошки от гипса щекочут, вот и ползает... а что делать, ведь туда не добраться...»
— Расковыряла бы мне гипс на пятке,— умоляющим шепотом просит Лёничка,— пятка-то у меня целая, ничего не будет...
— Да ты что!?
— Ой, мамочка,— опять запричитал Лёничка и отвернулся к стене.
«Эх, была не была»,— думаю я, идя в перевязочную за инструментом. Вернувшись, я проковыриваю на гипсовой пятке крохотную дырочку, чтобы пальцем можно было бы добраться до пятки живой. Просовываю в дырочку палец и чуть-чуть почесываю бедную онемевшую пятку.
Во время «операции» Лёничка с надеждой и любовью смотрит на меня, когда же он почувствовал прикосновение к его бедной пятке, он так вздыхает, как будто сбросил на пол мешок с картошкой. Глаза его сияют восторгом.
Я с облегчением расправляю спину и иду дальше.
Между делом надо обязательно забежать к Тимофею и, в зависимости от времени, побольше или поменьше с ним пошептаться, рассказать вечерние новости.
Тимочка, у которого из-за перелома позвоночника живет только верхняя часть туловища, лежит у нас давно и безнадежно. Мы все, хирургические сестры, считаем своим долгом при каждом удобном случае забежать к Тимочке. Этот двадцатитрехлетний мальчик, ставший от безнадежного своего положения тонким и чутким мудрецом, знает о нас всё, так как мы, начав сначала «отвлекать его от тяжелых мыслей», постепенно стали рассказывать ему уже с удовольствием все самое своё сокровенное.
Тимочка никогда не обижается, если с ним не удается пошептаться. Можно просто забежать и сказать «Спокойной ночи, Тимок, очень некогда...» И все. С него и этого хватит. Ему ведь ничем нельзя помочь, кроме доброго слова...
Следующий Федор Тимофеевич. Тут процедура посещения длительная, так как Тимофеевич сам ничего не скажет, надо самой догадываться, что ему нужно. Тимофеевич — старый заслуженный штурман, разбился вместе с самолетом, и пострадали они одинаково. У Тимофеевича сломаны оба бедра, одно предплечье и ключица, и лежит он весь в лубках, шинах и распорках, как некая фантастическая конструкция. Обе ноги — на скелетном вытяжении. Архив
Дальше на моем пути Лёничка. У него перелом левой голени, и нога запечатана в прочный гипсовый сапог как бы с продранным носком, откуда жалобно выглядывают голубоватые пальцы. Лёничка совсем мальчик, даже непонятно, как он попал в авиацию; но он летчик, лейтенант. Несмотря на это по вечерам Лёничка плачет и зовет маму. — Ой, мамочка,— шепчет он,— ой, не могу, нога...
Я сажусь к нему на койку и, не зная, чем помочь, глажу холодный гипсовый сапог.
— Пятка...— шепчет Лёничка,— пятка онемела, ползает там что-то...
«Очень просто,— думаю я.— Наверное, крошки от гипса щекочут, вот и ползает... а что делать, ведь туда не добраться...»
— Расковыряла бы мне гипс на пятке,— умоляющим шепотом просит Лёничка,— пятка-то у меня целая, ничего не будет...
— Да ты что!?
— Ой, мамочка,— опять запричитал Лёничка и отвернулся к стене.
«Эх, была не была»,— думаю я, идя в перевязочную за инструментом. Вернувшись, я проковыриваю на гипсовой пятке крохотную дырочку, чтобы пальцем можно было бы добраться до пятки живой. Просовываю в дырочку палец и чуть-чуть почесываю бедную онемевшую пятку.
Во время «операции» Лёничка с надеждой и любовью смотрит на меня, когда же он почувствовал прикосновение к его бедной пятке, он так вздыхает, как будто сбросил на пол мешок с картошкой. Глаза его сияют восторгом.
Я с облегчением расправляю спину и иду дальше.
Между делом надо обязательно забежать к Тимофею и, в зависимости от времени, побольше или поменьше с ним пошептаться, рассказать вечерние новости.
Тимочка, у которого из-за перелома позвоночника живет только верхняя часть туловища, лежит у нас давно и безнадежно. Мы все, хирургические сестры, считаем своим долгом при каждом удобном случае забежать к Тимочке. Этот двадцатитрехлетний мальчик, ставший от безнадежного своего положения тонким и чутким мудрецом, знает о нас всё, так как мы, начав сначала «отвлекать его от тяжелых мыслей», постепенно стали рассказывать ему уже с удовольствием все самое своё сокровенное.
Тимочка никогда не обижается, если с ним не удается пошептаться. Можно просто забежать и сказать «Спокойной ночи, Тимок, очень некогда...» И все. С него и этого хватит. Ему ведь ничем нельзя помочь, кроме доброго слова...
Следующий Федор Тимофеевич. Тут процедура посещения длительная, так как Тимофеевич сам ничего не скажет, надо самой догадываться, что ему нужно. Тимофеевич — старый заслуженный штурман, разбился вместе с самолетом, и пострадали они одинаково. У Тимофеевича сломаны оба бедра, одно предплечье и ключица, и лежит он весь в лубках, шинах и распорках, как некая фантастическая конструкция. Обе ноги — на скелетном вытяжении. Архив
